Узбекистан: заметки о языковой политике
Министерство юстиции Республики Узбекистан разработало законопроект, который предусматривает установление ответственности должностных лиц за то, что они не обеспечили ведение делопроизводства на государственном узбекском языке [1].
В пояснении для общественности констатируется, что в некоторых государственных учреждениях наблюдаются случаи ведения делопроизводства не на государственном языке, а на других языках. Это в свою очередь приводит к снижению уважения и внимания к государственному языку. Последний тезис весьма сомнительный, о чем чуть ниже.
Вторая констатация: законодательство до сих пор не предусматривает ответственности за нарушение норм относительно функционирования государственного языка. Статья 42 Кодекса об административной ответственности озаглавлена «Нарушение законодательства о государственном языке», но эта статья не охватывает отношения, связанные с несоблюдением требований законодательства о государственном языке при ведении делопроизводства в государственных органах и организациях. Следовательно, министерство юстиции посчитало необходимым исправить эту ситуацию.
Мерой исправления предлагается введение штрафов от 2 до 5 базовых расчетных величин [2]. Даже минимальный штраф означает, что заплатить придётся сумму, почти эквивалентную размеру минимальной пенсии по возрасту, или в 2 раза превышающую базовую величину исчисления пенсии, или около 65% минимального размера оплаты труда [3]. Но это если штраф применять по нижнему показателю. А ведь законопроект предусматривает штраф и в 5 базовых расчетных величин. И вот здесь открывается масса вариантов применения наказания. При опоре на подзаконные нормативные акты, которые будут разработаны в пояснение закона, если он будет принят, будут разработаны рекомендации, как определить меру нарушения закона.
А дальше вступит в ход административная машина: фиксированная система взаимных обязательств и отношений, подкрепленных материальной заинтересованностью чиновников, а также плановыми показателями штрафов. Кстати, необходимо будет определить службу, облеченную полномочиями по наблюдению за соблюдением закона, разработать положение о деятельности, развернуть систему подготовки и переподготовки кадров и т.п.
В связи с этим, а также поскольку данный законопроект вынесен на общественное обсуждение, а значит открыт всем заинтересованным в его рассмотрении и обсуждении, хотелось бы высказать несколько соображений. Первое. Здесь надо сразу подчеркнуть, что Узбекистан имеет и реализует своё суверенное право на языковую политику, и это сугубо внутреннее дело Узбекистана, его народа и руководства страны. К тому же строительство суверенной государственности требует очерчивания своего пространства, в том числе в гуманитарной сфере, включая языковую политику и безопасность в этой сфере. В соответствии с языковой политикой, 86% учащихся школ получают образование на узбекском языке; 9,5% — на русском языке; около 2% — на каракалпакском языке; 1,4% — на таджикском языке. Есть также школы с кыргызским, казахским и туркменским языками обучения [4]. Следовательно, статус государственного языка обеспечен, в равной степени, как и свобода получения образования на родном языке.
Итак, государственный язык изучается, но проблемы лежат в сфере его использования. Очевидно, что нет причин обвинять людей в капризном нежелании использовать родной язык в сфере государственного управления. Причины лежат в иной плоскости: в трудностях использования литературного государственного языка в его нынешнем состоянии.
Второе. Возникает вопрос относительно того, что в законопроекте подразумевается под государственным узбекским языком. Дело в том, что язык в своем развитии проходит несколько стадий, прежде чем он становится национальным языком. Поэтому, по принципу, национальный язык не является однородным, что связано с неоднородностью любого этноса, образующего общность людей. Люди, проживающие на различных территориях, особенно в сельской местности используют в разговорном языке диалекты. Более того, в зависимости от социального разделения в обществе можно вести речь о социальных диалектах и профессиональных сленгах и жаргонах.
Базисным элементом языка как единой знаковой системы общения и передачи информации является литературный язык, который считается образцовой формой национального языка. Если сравнить разновидности национального языка: просторечие, территориальные и социальные диалекты, а также жаргоны, то литературный язык играет ведущую роль. Он включает в себя оптимальные способы обозначения понятий и предметов, выражения мыслей и эмоций. Литературный язык имеет две формы: устную и письменную, и вырабатывается в практике, а вовсе не законодательным и иным волеизъявлением.
Видимо, в актуальном состоянии литературного языка и лежит корень проблем. Сложную и неоднозначную ситуацию с литературным языком фиксируют как официальные лица, деятели науки и культуры, так и общественные активисты, журналисты и блогеры [5]. Признаком неблагополучия в этой сфере является то, что государственные чиновники высшего ранга очень плохо говорят на государственном языке. Основания этого можно видеть в разных причинах. Многие утверждают, что узбекский язык не «участвует» в мировых «модернизационных» процессах, что и консервирует его на уровне простонародного языка. А это означает, что узбекская элита пока недостаточно проработала свой язык для действительно мирового уровня употребления в научных и политических текстах. Поэтому русский язык остается политическим языком для населения, и языком, на котором исполняются государственные документы. И лишь потом их переводят на государственный язык. Здесь лежит действительная проблема: государственный язык не используется как первичный для выражения смыслов и значений в управленческой практике. И второе – а с русского языка происходит перевод действительно на литературный государственный язык, или на диалектные языки, потому что «мы так говорим в нашей местности»?
Государственные чиновники высшего ранга плохо говорят на государственном языке, предпочитая говорить на качественном русском языке. Среднее и нижнее звенья чиновничьего класса хорошо говорят на узбекском языке, и могут писать документы на государственном языке, но используют много диалектизмов и европеизмов. При этом, если надо отправить документ в столицу, то он исполняется на русском языке. Столичное среднее чиновничество не сильно отличается от провинциального в языковом плане [6]. Положение усугубляется застопорившейся реформой алфавита. Сосуществование языка одновременно на кириллической и латинской графике в повседневной жизни, в науке, политике и образовании создает массу неудобств, юмористических ситуаций и недопонимание. Вот второй корень проблемы, которую надо решать прямо сейчас. И решение во многом зависит от общих представлений о будущем узбекской нации: она мыслится частью «тюркской нации», как когда-то в 90-х гг. прошлого века, или все же эта суверенная и самостоятельная нация с самостоятельной ценностью собственного языка. Перевод письменности на латиницу преследовал цель интегрирования в «тюркское языковое пространство» и модернизацию страны по лекалам глобализации с учетом лишь своеобразия Узбекистана. Подчеркнем – своеобразия, не более.
Вторая концепция предполагает суверенное и самостоятельное развитие нации, и требует преодоления культурного разрыва внутри неё. Знание русского языка остается признаком принадлежности к образованной части общества, к тому слою, где принимают решения, вырабатываются смыслы и продуцируется знание. При этом узбекский язык не только весьма распространен — около 80% населения постоянно используют его в повседневном общении, при просмотре кино и театральных постановок, в песенной культуре, в социальных сетях, но в той или иной мере он известен представителям других языковых общностей. Кроме того, существуют регионы, где используются другие языки как официальные: в Каракалпакстане – каракалпакский, в анклаве Сох – таджикский язык. Там знают узбекские разговорные диалектные языки, но нуждаются в развитом литературном языке. И штрафами делу здесь не поможешь.
Третье. Некоторые узбекские эксперты утверждают, что советский узбекский литературный язык утерян. Современный узбекский язык стал неудачно подражать советскому узбекскому разговорному языку. Ученые-языковеды фиксируют в политическим обиходе ряд неологизмов, которые имеют применение в узком круге, а для языковой практики государственного литературного языка не используются, и значит не годны. Новый узбекский литературный язык не смог сформироваться и определить свой набор понятий. В результате узбекский язык стал «многодиалектным», т.е. диалекты одержали победу, и не дают сформироваться языковой норме государственного языка. Эту проблему штрафами не решить. Поэтому новый узбекский язык связан с современностью через русский язык в его советском варианте [7].
Четвёртое. Возникает вопрос, почему именно сейчас министерство юстиции озаботилось вопросом государственного языка. Есть несколько факторов, указывающих на несвоевременность подобной инициативы: а)разворачивающийся социально-экономический кризис в связи с эпидемией и ее последствиями. Ликвидация последствий потребует значительного времени, ресурсов и взаимопонимания партнеров Узбекистана по ряду вопросов. Например, важный для Узбекистана и России вопрос статуса трудовых мигрантов, их свободного и законного передвижения, беспрепятственное поступление заработанных денежных средств в Узбекистан. Эти вопросы требуют правовых решений и серьезной проработки множества аспектов. б)подготовка государственного визита президента Узбекистана Мирзиёева в Москву в июне, где вероятно будут обсуждаться вопросы тесного взаимодействия с ЕАЭС. Если ориентир на интеграцию является стратегическим выбором страны, то это потребует разработки правовых режимов взаимодействия относительно гигантского количестве практических вопросов. в) масштабные инвестиции России в Узбекистан, усиление партнерства со странами Евразии. Это потребует значительного количества узбекских специалистов, в равной степени владеющих государственным литературным и русским языком одновременно. Инициатива министерства юстиции выглядит на этом фоне не соответствующей масштабам задач, стоящих перед страной. К тому же, как мы видели, это вопрос внутренней политики и подготовки работающей программы по внедрению и разработке литературного государственного языка. Есть желание – надо делать. А если не разработано, и объективно состояние литературного языка не позволяет ему выполнять функции, обозначенные в Законе «О государственном языке» (от 1989 года), то тем более можно было бы озаботиться разработкой и реализацией программы развития государственного языка. А штрафами и другими пугающими механизмами воздействия на чиновников язык не разработаешь, и уважения к нему не добавишь.
Так что: правильное дело, сделанное не вовремя, есть главная ошибка.
[2] Базовая расчетная величина – 223 000 сумов — применяется при определении размеров налоговых платежей, сборов, штрафов, государственных пошлин, платежей за оказываемые государственные услуги и патент (лицензию) на занятие определенным видом предпринимательской деятельности и иных платежей.
[3] Расчеты на основании данных, опубликованных в: https://buxgalter.uz/novosti_zakonodatelstva/novaya_setka_tarifov_po_oplate_truda_vvoditsya_s_1_fevralya#
[4] http://infocom.uz/2015/05/17/ministerstvo-narodnogo-obrazovaniya-uzbekistana-obnovilo-svoj-sajt/ — данные на 2015 год. К сожалению, сайт министерства образования РУз находится на разработке, и получить актуальные данные не возможно.
[5] См: Председатель Сената Олий Мажлиса Нигматилла Юлдашев в декабре 2018 года заявил, что исполнение закона «О государственном языке Республики Узбекистан» брошено на произвол судьбы. — https://kun.uz/ru/news/2018/12/13/nigmatilla-uldasev-zaavil-cto-v-strane-neuvazitelno-otnosatsa-k-uzbekskomu-azyku
[6] См: https://cabar.asia/ru/uzbekistan-pochemu-uzbekskij-ne-stal-yazykom-politiki-i-nauki/ [7] См: Алимджанов Б. Узбекистан: почему узбекский не стал языком политики и науки? — https://cabar.asia/ru/uzbekistan-pochemu-uzbekskij-ne-stal-yazykom-politiki-i-nauki/